После душанбинской премьеры документального фильма таджикского режиссёра Анисы Сабири «Ритмы утраченного времени» (Rhythms of Lost Time) даже далёкой от кинематографа публике стало понятно, что произошло что-то очень важное. Сейчас 45-минутная картина, над которой Аниса начала работать ещё в 2018 году, путешествует по зарубежным фестивалям и начинает собирать заслуженные призы. Но, кажется, главное признание ждёт режиссера дома, когда эту картину посмотрит большее число её земляков. «Новый репортёр» рассказывает об этом фильме.
Маддо — это ритуальная музыка, под которую горные таджики хоронят своих близких. Она ни на что не похожа, и её не все знают даже в самом Таджикистане. Эти ритмы остались только очень высоко в горах, где чаще бывают иностранные туристы, чем таджики из городов, и куда в поисках забытых традиций отправилась съёмочная группа Анисы Сабири несколько лет назад. Итогом их путешествия стал документальный фильм «Ритмы утраченного времени», в котором прозвучит не только маддо, но и будет показан ритуальный похоронный танец самоъ.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
Исполнители и музыки, и танца тоже появятся в кадре, хотя эта категория артистов совсем не любит публичность. Более того, в картине есть даже эпизоды, снятые во время реальных похорон в Пенджикенте. Договориться с местным населением, да ещё и с северным, чтобы они пустили в такой важный момент жизни съёмочную группу к себе домой, исключительная удача. Люди в Таджикистане очень не любят появляться в кадре, даже занимаясь повседневными делами.
На это зрители в душанбинском кинотеатре во время премьеры обратили внимание сразу, и Аниса потом объясняла журналистам, что сумела донести до местных жителей необходимость запечатлеть исчезающие традиции, которые могут просто не дожить до следующего поколения.
Впрочем, уже сейчас большая часть местной публики увидит их впервые.
Для Анисы этот фильм — не первая большая работа, три года назад она сняла художественную картину «Плач танбура» о гражданской войне в Таджикистане и объездила с ней больше 20 стран.
Чуть позже она поступила в The London Film School, отучилась на режиссёрском факультете, вернулась на родину и представила свою новую работу, которую, кстати, анонсировала ещё во время учёбы в Великобритании.
По словам самой Анисы, только на монтаж картины у команды ушло больше года работы, и время было потрачено не зря: даже местная аудитория не всегда сможет узнать в колоритных, завораживающих пейзажах свою собственную страну.
«Ритмы утраченного времени» — от начала и до конца невероятно красиво сделанная, в чём-то даже глянцевая картинка. Но не приукрашенная, а просто показанная с самого выгодного ракурса. Молодые горянки в фильме, которые раскладывают яблоки на сушку под палящим солнцем, устилая ими почти весь склон, одеты, как и полагается жителям высокогорных кишлаков, — простые платья, галоши, платки, но вместе с фруктами, на фоне выжженной за лето жёлтой травы, под голубым небом они превращаются в настоящий шедевр.
Также трудно оторвать взгляд от закатного сиреневого неба в качестве фона для огромного костра, вокруг которого люди только что танцевали, а теперь, не прекращая петь и подыгрывать себе на ударных музыкальных инструментах, уходят из кадра.
Кстати, танцуют и поют в фильме не только во время похорон, но и во время свадеб. Жизнь древних таджиков всегда проходила под музыку, и Аниса даёт возможность услышать, как она когда-то звучала.
Конечно, «Ритмы утраченного времени» снята с явным расчётом на фестивальную историю: автор вовсю эксплуатирует этнографический материал и увлекает зарубежного зрителя картинами традиционного быта высокогорных таджикских кишлаков. Даже закадровый голос, хоть и на таджикском языке, но обращается к зарубежной аудитории: «Вы, может быть, и не знаете такую страну». Однако делать преждевременные выводы и расстраиваться из-за предсказуемого замысла не стоит, у этой картины всё-таки есть двойное дно.
«Путешествие по самым удалённым регионам Таджикистана — небольшой малоизвестной страны, в недрах которой догорают последние угольки древней культуры», — говорится в лонглайне картины. И герои фильма — музыканты и историки — подтверждают, что так оно и есть.
«Мы потеряли почти всё, мы потеряли 90 процентов всего наследия», — говорит один из героев картины Гуломшо Сафаров. «Мы теряли традиции во времена СССР, потому что тогда строили всё новое», — объясняет другой герой, Махмадхуджа Баховатдинов.
Сюжета в «Ритмах» почти нет, но есть история: британский музыкант Лео Абрахамс 10 лет тому назад услышал завораживающую музыку маддо, долго искал музыкантов, которые исполняют эту мелодию, и, наконец, добрался до Таджикистана.
Здесь перед британцем открывается необычный мир таджикского народа с его древней культурой и традициями, которым гость искренне восхищается. Наконец-то он встречается с исполнителями маддо, говорит с ними о вечности и признаётся, что искал этой встречи много лет: «Эта музыка — больше чем музыка, это музыка природы, это музыка Бога».
О том, что эта музыка действительно невероятная, обязательно должен был сказать иностранец: Таджикистан, увы, как и большая часть постсоветского пространства, всё ещё по-провинциальному нуждается в подтверждении своей уникальности со стороны. По-настоящему оценить свою собственную состоятельность пока не получается. Возможно, причина в том, что разглядеть себя без зеркала невозможно, а существующее искусство, которое и должно быть тем самым зеркалом, всё ещё искажает реальность.
«На самой высокой вершине горы моя душа плачет о тебе», — поют музыканты маддо, и сюжет фильма переходит к эпизоду, который точно не видели жители равнины.
В памирском доме около покойника сидят мужчины и женщины, камера медленно скользит по их лицам, зрители могут рассмотреть и голубые, и зелёные глаза горцев, их потрескавшуюся кожу и отрешённые взгляды. Сакральный танец самоъ исполняет мужчина. Он кружится около покойника, и каждое его движение передаёт тяжёлую боль, которую испытывают все, кто теряет любимых.
В фильме говорится, что точно так же со своими близкими людьми прощалось не только население Памира или такой же неприступной Зеравшанской долины, но даже жители Худжанда — северной столицы страны.
Таджикам, которые сейчас живут в городах и крупных центрах, в это сложно поверить. Почти 15 лет во время похорон им нельзя даже громко плакать по усопшему или устраивать поминки, не говоря уже о песнях и танцах. С 2007 года в республике государство решает, что люди могут делать во время важных событий своей жизни, а что — нет.
Закон об упорядочивании традиций и обрядов регулирует все народные ритуалы. Конечно, танцевать и петь во время похорон в Таджикистане почти перестали и до принятия закона, но свою лепту в уничтожение остатков традиций этот документ всё-таки вносит. И об этом в картине тоже говорится.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
Причём кроме прошлых политических строев и нынешнего закона, есть у традиций Таджикистана и гораздо более серьёзные соперники. В республике, например, проходят дискуссии о том, насколько Навруз (ещё одна древняя традиция) соответствует канонам ислама.
Конечно, официальные власти и слышать про такие разговоры ничего не хотят, но они есть. И чтобы местное население, которое очень трепетно относится к религии, не оказалось перед сложным выбором, государственные контент-мейкеры на тех же телеканалах каждый день выпускают продукты, посвящённые воспеванию местной культуры, обычаев и традиций.
Только поверить в их «картинку» населению сложно: во-первых, делают они это чаще всего неумело, во-вторых, тематика этого контента может вызвать когнитивный диссонанс: ведь, с одной стороны, традиции запрещают, а с другой — говорят, что это ценное наследие.
Анисе Сабири и её команде местная публика поверит. Нет ни одной причины, чтобы этого не произошло. Даже с учётом того, что большая часть городского населения про маддо, может быть, ничего и не знает, ритмы этой музыки им всё-таки покажутся родными, цепляющими за душу. И, пожалуй, эти эмоции могут их всколыхнуть и привести сначала к осознанности, а потом к восстановлению утраченного.
ИЗОБРАЖЕНИЕ Аниса Сабири на съемках
Только не буквального возвращения к истокам, а создания нового, своего, которое впишется в современный мир так же органично, как вписывались маддо и садоъ в древний.
