За год до своей смерти в интервью «АП» он сказал, что чувствует себя покинутым: «Идеи есть, но не могу писать, сказать. Да и никто не спрашивает, о чем я думаю».
16 сентября 2012 года в Душанбе на 86-м году жизни скончался выдающийся таджикский ученый, один из авторов первого закона «О государственном языке» и «Толкового словаря таджикского языка» — академик Мухаммаджон Шакури.
За год до его кончины, накануне своего 85-летия он дал интервью «Asia—Plus».
— Будете отмечать свое 85-летие?
— Нет. 80-летие пышно праздновали. Этого хватит пока.
— А в кругу семьи?
— Ну, в кругу семьи, посидим дома.
— Дети, внуки придут…
— Их нет, мы одни остались с женой. Внуки уехали, одна дочь была, тоже уехала с детьми в Америку. Сыновья с семьями в России, в Англии.
— Навещают вас?
— Здесь из Института, из Союза писателей, другие знакомые приходят, навещают, звонят.
— Дети…
— Дети постоянно звонят. Каждое лето приезжают. Этим летом все приехали, из России, Англии, Америки. Дом был полным.
— Кто-то из ваших детей пошел по вашим стопам?
— Два сына… Они близки к моей профессии. Старший – Шариф – искусствовед. Занимается искусством исламского Востока – Ирана, Аравии. Написал книгу «Хурасан».
И третий, самый младший сын – Рустам – историк. Изучает персидские истоки Византийской истории, историю таджиков, историю тюркских народностей округа.
В Иране вышла книга Шарифа и Рустама: «Осиёи Маркази: даромад ба рухиёти халк». Это вроде как история таджикского народа, но в книге больше философии, толкование истории.
Мои сыновья пишут на русском языке, в их время почти не было таджикских садиков и школ, чтобы я мог отдать их туда. Они учились в русской школе. Потом в Москве закончили вуз, аспирантуру и остались там работать. Однако, несмотря на это, они хорошо знают таджикский язык, читают великие манускрипты. Рустам, когда учился на третьем курсе, перевел с таджикского на русский философский трактат XIII века. Сейчас и его сын, который родился и вырос в Москве, говорит на таджикском.
— Помните свою семью, свое детство, отца?
— Некоторые вещи остались в памяти. Мне было шесть лет, когда отца не стало. У меня есть сайт – shakuri.tj, где есть информация обо мне, мои воспоминания, книга об отце.
— Что о нем Вам больше всего запомнилось?
— То, что отец был старым, неподвижным, болезненным. Он болел водянкой и опух, и когда извлекли воды, кожа обвисла.
В 1918 году бухарский эмир заключил его в зиндан, сжег его рукописи. Эти труды были в единственном экземпляре. После революции, в 1924 году, он стал домоседом, заболел, но когда чуть поправился, заново написал те исчезнувшие труды. Он с утра до ночи их писал.
— Что содержали тексты, что эмиру не понравились?
— Мой отец был из передовиков улемы. Глава группы борцов против улемы суъ (реакционного духовенства). Сторонник джадидизма (модернизм, — прим. ред. ), сторонник просвещения, и сам один из просветителей начала XX века.
Одним из документов, которые были сожжены, был дневник, в котором отец писал свои мысли. Там были вещи, которые действительно в те времена запрещено было писать.
— Если Ваш отец был сторонник просвещения и модернизма, должно быть, Советский Союз пришелся ему по душе.
— Нет. Из его трудов видно было, что он не был сторонником революции.
Он был джадидом, просветителем, сторонником машрутият (парламентского строя, — прим. ред. ), но не республиканцем. Хотел, чтобы эмир был. Считал, что его не нужно отстранять, ведь падишах — тень Бога на земле. Но также он считал, что нужен парламент, представители народа, министры, правительство, а министров должен назначать эмир. Однако бухарская революция образовала республику.
До конца жизни он был против революции и… опять попал за решетку. Его посадили уже советские власти, в заключении он и скончался.
— А на Ваш взгляд, какой строй на сегодня лучший для страны?
— Я не занимаюсь политическими вопросами…
— Не нужно заниматься ими, каково Ваше мнение, как гражданина?
— Я не против того строя, что сегодня существует в Таджикистане, однако правление имеет недостатки, изъяны. А строй правильный.
— То есть Вы приветствуете демократию, республику, президентство?
— Вот сейчас Кыргызстан стал парламентской республики. Посмотрим, что там будет. Мы привыкли к президентской республике, но в нашем парламенте я вижу мало серьезных людей.
— Вы сказали, приветствуете сегодняшний строй. А как Вы приняли эти перемены, 90-е годы…
— В 90-е годы не было вещей, которые можно было бы принять хорошо…
Мы говорим «демократия», но мы далеки от нее, очень. И нужна ли нам та демократия, что сейчас в Америке, Европе? Они под маской демократии совершают преступления в отношении человечества!
«Появилось мнение, что таджикский язык не нужен»
— Как Вы оцениваете нововведения в орфографии таджикского языка?
— Я не согласен со многими вещами в новой орфографии. Как и в прежних правилах, некоторые особенности таджикского языка не были проявлены. Некоторые важнейшие особенности языка не тронуты. По сути, только один пункт изменился – пункт о букве «у долгий». Как я понял, употребление буквы «у долгий» в таджикских словах оставили, а из арабских слов убрали, так как в арабском языке долгого «у» нет. Это плохо, так как сотрет особенность таджикского языка. При заимствовании слова приспосабливаются к особенностям принимающего языка.
Другой пример по поводу буквы «ъ». Если нужно было читать «мавзуи», то есть не йотированно, то нужно было оставить «ъ» (мавзуъи), а если выкинуть «ъ», будет «мавзуйи», то есть йотированно. Вот эти особенности не учтены.
— Эти правила разработаны Комитетом по языку и терминологии. Как Вы считаете, входят ли в их полномочия эти функции, есть ли у них потенциал, чтобы заниматься этими вопросами?
— Ранее это входило в полномочия Института языка и литературы.
Комитет был организован для надзора за реализацией Закона о языке. Но они взяли и организовали группу для разработки правил. Группа состоит из 10-12 человек, все языковеды. Получается, впервые правила разрабатывали только лингвисты, но только лингвистами обойтись нельзя. Должны быть представители других областей, ранее в такие группы входили историки, географы, юристы, математики и другие. Тогда эти правила принимались после жарких споров, дискуссий.
— Как Вы сказали, из арабских слов убрали таджикские элементы, теряя особенности таджикского. Почему идет тенденция по возвращению к арабскому в первоначальном его виде, но отказываются от заимствованных латинских, греческих слов?
— Арабские слова стали своими, считаются родными. Так как прошло уже более тысячи лет, как они вошли, закрепились в нашем языке. А латинские и греческие слова новые. От новых заимствований надо воздерживаться, много чужих слов употреблять не стоит. То, что сейчас есть – пожалуйста. Таджикский язык полностью от иноязычных слов очистить невозможно, и без употребления и заимствования иностранных слов не обойтись.
— Недавно в Закон о госслужбе ввели поправки, согласно которым теперь на работу в некоторые ведомства без знания таджикского языка уже не примут. Что, по Вашему мнению, лучше – специалист, который плохо владеет таджикским, или хорошо владеющий языком непрофессионал?
— Знание таджикского языка – обязательно! Если человек хочет вести какую-либо деятельность в любом общественном месте, он должен знать таджикский — национальный, государственный язык. Язык – основа всей сущности человека, нации. Главный показатель нации.
Но и квалификация, умение, толковость – это главное условие. Неквалифицированного специалиста, конечно, не следует принимать на работу, в таком случае знание языка не стоит и гроша.
— Но квалифицированного, знающего, могут не принять на работу, если он не знает таджикский язык…
— Смотрите, закон о языке существует 22 года. Однако молодежь, которая родилась после принятия закона, после независимости, которым 20-21 год, не знает свой язык. Как так получилось?!
Появилось мнение, что таджикский язык не нужен, потому что, чтобы получить знания, нужно знать русский, английский языки…
«Есть великие ученые, но не борцы»
— У Вас такая содержательная жизнь, на Ваш взгляд, в чем ее смысл?
— Я не думал об этом…
— Времени не было?
— Наверное! Очень много работал. Круглосуточно. Целую жизнь. Не из-за денег и известности. Просто хотел сделать все, что смогу сделать. Хорошо выполнить, на пользу народу.
— Вы считаете себя патриотом…
— Да. У меня тут есть книга – «Хурасан», написанная в 94-95 годах, во время войны. Предисловие к ней написал Лоик Шерали. В нем было и стихотворение. Вот последнее двустишие из него:
Гирям аз он, ки ту танхоиву ман танхотарам,
Ватанам, ох Ватанам, ох Ватанам, ох Ватанам!
(Плачу из-за того, что ты одинока, я еще более одинок,
Родина моя, о Родина, о Родина, о Родина!)
Этими словами Лоик выразил все содержание моей книги, моих мыслей. Я сказал, что если умру, то на моем надгробном камне нужно написать именно этот стих.
— Все что Вы сделали на протяжении жизни, сделали для Родины…
— Для Родины, для народа. Скажут, отдай жизнь – отдам свою жизнь!
От трагедий, пришедшихся на долю таджикского народа на протяжении веков и в наше время, сердце болит. Я всегда думаю о том, что стало с судьбой нашей нации, родины, и что отныне станет с ней. В каком положении сейчас нация – это грань погибели.
— Есть какие-то незаконченные дела, новые идеи, которые хотите реализовать?
— То, что я мог – сделал. Думаю, очень много поработал. Теперь вот началось время безделья. Чувствую болезненность, недомогание. Жена больна, я болен. Старость мало дает возможностей — сидеть, думать, работать.
Идеи есть, но не могу писать, сказать. Да и никто не спрашивает, о чем я думаю, что хочу сказать…
— А кто бы Вы хотели, чтобы спросил?
— Академия, Союз писателей, правительство. Меня в Иране считают одним из чтимых. Меня регулярно показывают по иранскому телевидению, транслируют серию бесед со мной. Посольство Ирана сняло фильм обо мне. Я каждый год один раз езжу в Иран на лечение, и по приезде ко мне обязательно приходят журналисты. А здесь… — ничего. Это непризнание не вредит мне, это нужно обществу. Я сейчас много чего держу в сердце, хочу сказать, но не могу писать. Телевидение не приглашает, с радио редко приходят за комментариями.
— Кого Вы видите сегодня в языкознании, есть ли достойные специалисты?
— Слава Богу, есть замечательные ученые. Мы можем гордиться ими, однако таджикский язык все же разрушается. В свое время устод Айни боролся за чистоту языка, потом это делали его ученики и последователи — Туракул Зехни, Рахим Хошим, Хабиб Ахрори, Эммануил Муллокандов. Народ учится языку по телевидению и радио. Надо следить за этим. У меня есть много материалов о языке телевидения, радио, прессы, но никто не хочет считаться с ними. Языковая арена пуста. На ней нет борцов за язык.
Осенью нас модно читать в Telegram, Facebook, Instagram, Viber, Яндекс.Дзен и OK.
