Музыкант, финалистка конкурса «Евровидение-2021» и Посол доброй воли УВКБ ООН в России Манижа Сангин рассказала в интервью аналитической платформе CABAR.asia. о проблеме насилия в отношении женщин-мигранток в России, незащищенности и как ее новый фонд планирует помогать им.
По данным ФСБ России, за 9 месяцев 2021 года на территорию РФ въехали почти 2,4 миллиона граждан Центральной Азии на работу (в том числе в качестве обслуживающего персонала транспортных средств). По этому показателю лидируют Узбекистан, Таджикистан и Кыргызстан.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
К сожалению, сейчас власти стран Центральной Азии и России не ведут (по крайней мере, в открытом доступе) статистику по выезжающим мигрантам с разбивкой по полу и возрасту. Последние данные есть только 2016 года.
Согласно им, большая часть мигрантов из Центральной Азии в РФ — это мужчины. Наибольшая доля женщин — среди граждан Кыргызстана — 38%. Доля мигранток из Узбекистана и Таджикистана — 18% и 16% соответственно. Чаще всего это замужние женщины в возрасте от 18 до 49 лет.
По данным ООН, женщины-мигрантки наиболее подвержены гендерной дискриминации, угрозе насилия и сексуальной эксплуатации. В этом году певица Манижа и ее мама и продюсер Наджиба Усманова запустили фонд поддержки и защиты людей в трудной жизненной ситуации SILSILA, где являются соучредителями. По их словам, фонд будет помогать мигранткам в России, которые столкнулись с насилием.
В интервью CABAR.asia Манижа Сангин рассказала, что ей часто пишут мигрантки, которые столкнулись с домашним насилием. Они не знают своих прав, куда идти и что делать. А в России до недавнего времени не было ни одного кризисного центра, который занимался бы именно проблемами домашнего насилия или сложных жизненных ситуаций мигрантов, беженцев и людей без статуса.
«Ну, бог с ним, отписалось 10 тысяч человек – подумаешь!»
— Я пролистала вашу страницу в Инстаграме до самого начала, 2012 года, и там еще не поднимаются темы принятия своего тела, насилия и т.д. А когда в жизни и в творчестве появилась социальная тематика?
Манижа Сангин: На самом деле, история началась намного раньше, когда я была совсем маленьким ребенком и когда решила, что хочу заниматься музыкой. У меня был разговор с мамой, в котором она задавала самый главный вопрос: для чего тебе это нужно?
Наджиба Усманова: Манижа была маленькая, и мы еще плотно не занимались музыкой. Я помню, что мы шли по Ленинградскому проспекту и она мне говорит: «Я хочу быть певицей». Но тогда в Таджикистане, откуда мы приехали, певица приравнивалась к женщине непорядочной – это значило, что ей в дальнейшем будет сложно строить свою личную жизнь, и отношение земляков будет предвзятое. Мне нужно было решиться на большой шаг. И вот, мы идем, она говорит, что хочет быть певицей. Она фанатела тогда по Бритни Спирс…
М.С.: И Наталье Орейро (смеется).
Н.У.: Да. Я говорю: «А почему ты хочешь быть певицей?». Она отвечает: «Хочу петь». Я спрашиваю: «Прекрасно, но для чего тебе это надо?». Она: «Я хочу быть знаменитой». Я говорю: «Ну, будешь знаменитой, а дальше что?». Она растерялась и отвечает мне: «Я буду людям помогать!». И тогда я сказала: «Это хорошая позиция».
М.С.: Мама была практикующим психологом. Когда я возвращалась со школы домой, у мамы сидели клиенты, потому что не было возможности снимать отдельный офис. И мама всегда учила, что надо предложить чай, кофе. Я предлагала им, пока они ждали своей очереди, и, естественно, садилась с ними рядом – мы много разговаривали. И, по сути, с детства меня окружала такая атмосфера взаимопомощи.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
А дальше, когда началась музыкальная карьера, не принято было болевые вещи обсуждать. Но сегодня намного благоприятнее время, чем раньше.
Когда появился Инстаграм, первое время он воспринимался как галерея искусств, и все старались сделать лучшие фотографии. У меня даже мысли не было, что через Инстаграм можно делиться какой-то проблемой. Хотя уже в моем первом альбоме была композиция «Не твое», которая очень четко описывает состояние абьюзивных отношений.
И еще до первого альбома я говорила: «Я хочу вот такой (социальный) проект». У нас была целая стратегия, которую мы прописали, и мне все говорили: «Подожди, сейчас у тебя очень маленькая аудитория, аккуратнее. Когда она подрастет, тогда ты и будешь делать большие социальные проекты».
Спустя время я вдруг поняла, что весь этот идеальный мир Инстаграма не соответствует моей реальной жизни, моим реальным ощущениям и тому, как я чувствую публику. Хотя с публикой мы напрямую общались очень много. Я начала с себя. Начала показывать свои реальные фотографии, свою реальную кожу, появляться на сцене без макияжа.
И люди начали подключаться. Я увидела, что они, кажется, готовы к тому, чтобы я была максимально честна с ними. И начали появляться такие проекты, как кампания против домашнего насилия, кампания о принятии себя и различные проекты, которые мы делаем с УВКБ ООН (с декабря 2020 года Манижа является послом доброй воли Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев – прим. ред.).
— Как это влияет на популярность? Ведь социальная тематика может отпугивать людей.
М.С.: Конечно, если бы я меньше говорила на социальные темы и больше бы пропагандировала и сексуализировала свою внешность в кадре, моя популярность была бы в разы больше. Но мне было бы очень тяжело и неинтересно. Бессмысленно было бы этим заниматься. А сейчас я понимаю: ну, бог с ним, отписалось 10 тысяч человек – подумаешь!
От меня периодически отписываются люди, когда я начинаю что-то серьезное обсуждать (смеется). Но я уже привыкла к этому. Лучше пусть остаются единомышленники. Потому что по количеству единомышленников можно понять, что, слава богу, я не зря поднимаю разные важные темы, они не бесполезны.
«Сцена научила меня не то, что абстрагироваться, но быть на равных с человеком»
— Одна из тем, которую вы поднимаете – насилие в отношении женщин. И в Кыргызстан вы приехали в рамках кампании «16 дней борьбы против насилия» со своим Фондом поддержки и защиты людей в трудной жизненной ситуации. Расскажите, когда он появился и когда вы поняли, что для вас важно поднимать именно эту тему?
М.С.: Я соучредитель фонда вместе со своей мамой. И идея с запуском фонда, на самом деле, была у нас уже давно. Знаете, чтобы что-то создать, нужно очень много времени заложить. Даже клип «Мама» и приложение SilSila (для помощи жертвам домашнего насилия, которое Манижа презентовала в феврале 2019 года – прим. ред.) мы создавали около двух лет.
Собственно, над фондом мы работали полтора года.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
Н.У.: До этого мы постоянно и много занимались точечной помощью. Нас стали называть «скорая помощь» друзья и знакомые.
Мне звонили по любым проблемам и, естественно, Манижа задействовала свои связи, свои возможности, а я – свои. Мы хотели это систематизировать работу. Когда у нас появилась возможность работать с компанией Philgood, мы больше года занимались разработкой стратегии и структуры, методов работы и коммуникации именно в этой области. Мы обратились к лучшим специалистам. Это дорогостоящий проект, но он того стоил.
В июне этого года мы пришли к финализации всей стратегии работы, подались на регистрацию, назначили соучредителей – не номинальных людей, а наших единомышленников. А когда мы в середине ноября получили финальные документы, мы официально могли заявить, что у нас есть фонд. И 25 ноября мы начали работу, пока в тестовом режиме.
Сейчас с Манижей мы ездим учиться. У вас в стране очень сильное гражданское сообщество. Впервые мы видим таких активных, мудрых, сильных женщин, которые так четко понимают, за что они борются.
М.С.: Да, мы были в разных регионах – сами из Таджикистана, были на Кавказе, – и для меня стало большим открытием, как устроена система помощи в Кыргызстане, какие есть кризисные центры и как они работают вот уже много лет.
— Вы в этой повестке достаточно давно, намного раньше, чем заработал фонд. Не тяжело ли это эмоционально и физически? Тема сложная, насколько глубоко вы погружаетесь в каждую историю?
М.С.: Сначала я очень сильно погружалась. Но начала, как и мама к этому относится более профессионально.
Сцена научила меня не то, что абстрагироваться, но быть на равных с человеком. Ни в коем случае не жалеть его, если у него есть проблема. Сострадание и жалость – это разные вещи.
Я всегда судила по себе. Если мне плохо, я терпеть не могу, когда рядом со мной садятся и говорят: «Бедненькая!». Я люблю, когда люди включаются: «О, слушай, давай вот что сделаем». То есть через деятельность помогают мне выйти из кризисного состояния. И поэтому я, наверное, так же отношусь и к каждой истории, которая проходит через меня. А их проходит немало.
Н.У.: Погружаться и пропускать через себя ситуацию нереально – ты выгоришь и не сможешь помочь. Если бы врачи так через себя пропускали пациентов, то каждый экстренные случаи чаще бы заканчивались летальным исходом.
Я всю жизнь подходила к каждой сложной, кризисной ситуации с позиции: «как решить проблему?». И когда ты начинаешь думать, ты уже решаешь ситуацию. Позиция помощи должна строиться на понимании того, с чем придется справляться.
Если к тебе женщина пришла с тяжелой проблемой, и ты начинаешь тоже слезы лить… Гораздо более действенный шаг – это поиск решения вместе с ней.
— Я знаю, что дальше вы едете в Казахстан и на этом тур заканчивается. Почему не получилось с Таджикистаном и Узбекистаном?
М.С.: Из-за времени. Потому что мы еще параллельно занимаемся плотно работой фонда в Москве. Но мы каждые полгода будем делать подобные туры.
— То есть следующий будет в Таджикистан и Узбекистан?
М.С.: Конечно. Но онлайн мы уже работаем. Особенно мне нравится, что Узбекистан стал очень открытым, и за этот год там прошло немало интересных форумов, в которых мы принимали участие.
В Таджикистане тоже ситуация налаживается. Молодежь активно поддерживает повестку, в социальных сетях появилось много интересных страниц, где рисуют картины и говорят о домогательствах. Мы видим сильную тенденцию объединения усилий по этой проблеме.
«Мы рады, что больше женщин осознает: так жить нельзя»
— В интервью «Коммерсанту» вы говорили, что вам в Инстаграме часто пишут девушки из Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана про свои истории, проблемы. Это девушки, которые находятся в России как мигрантки?
М.С.: Чаще всего, да. В основном пишут мигрантки.
Фонд ориентирован на культурное многообразие. Мы учитываем культурный код женщины и работаем с ней исходя из ее культурных особенностей. Юрист или психолог говорят с ней на ее родном языке, находясь в Москве. А также мы берем на себя все бюрократические вопросы, связанные с документами, потому что это самая уязвимая группа женщин, которые оказываются в чужой стране без документов в кризисной ситуации. Мы помогаем найти и медицинских специалистов.
У нас есть партнерские клиники и врачи, которые готовы оказать помощь в экстренной ситуации.
— А с какими историями чаще всего вам пишут?
М.С.: С моей стороны было бы неправильно конкретизировать. Но если обобщать, то это истории о мужьях, которые бьют. Это часто женщины с детьми на съемных квартирах, и им некуда идти, они не знают, что существуют шелтеры. Но и не во все шелтеры принимают мигрантов – в основном только граждан России. Или их заполняемость практически всегда максимальная.
Женщины-мигрантки часто не знают своих прав и не в состоянии самостоятельно выработать стратегию выхода из сложной ситуации. В основном мне пишут женщины, которые абсолютно дезориентированы и не понимают, что им делать.
— Что вы чувствуете, когда к вам приходят с такими историями?
М.С.: Мы, на самом деле, очень рады, когда женщина решается и пишет, потому что это очень хороший знак. Большая часть из них вообще даже не произносят вслух болевые вещи. А когда они уже обращаются за помощью: «Я больше не могу, пожалуйста, помогите!» – для нас это первый шаг к выходу. Мы рады, что больше женщин осознает: так жить нельзя.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
— В этой повестке насилия есть что-то личное? Потому что в декабре 2020 года вы написали в Инстаграме: «Я умею постоять за других, но не умею за себя». Это про что?
М.С.: Вообще про многое в жизни (задумывается).
На самом деле, да, конечно, есть личная история, и она касалась и моей семьи, и моих друзей. И, к сожалению, до сих пор в моем окружении есть люди, есть семьи, которые переживают домашнее насилие. И для меня всегда встает вопрос: «Почему?». Так много лет прошло, и мы уже вроде бы так много знаем об этой проблеме, но мы до сих пор попадаем в такие отношения и продолжаем в них находиться.
— Я знаю, что вы с мамой помогаете таджикским семьям, которые живут в России. Общаетесь ли вы с представителями диаспор других стран – Кыргызстан, Узбекистан?
Н.У.: Да, мы очень много помогаем таджикским семьям. Потому что там нас знают, Манижа для Таджикистана – герой. И естественно, обращаются к нам, потому что мы на виду. Но есть обращения и с Кавказа. Например, у девочки были отношения плохие в семье – отец бил маму и мама не хотела уходить. Мы находили для нее гостиницу.
Девочка из Кыргызстана просила денег для того, чтобы выехать в Москву, потому что у нее не было возможности, а у нее были большие проблемы. Я ей лично отправляла деньги на карты, чтобы она купила билет, и оставила свои координаты.
Но мы сюда приехали учиться, обмениваться опытом. Мы приехали пообщаться. Для того, чтобы говорить с человеком на одном языке, надо приехать к нему, посмотреть, как он живет, понять его культурный код, и тогда вы можете договориться.
Есть фраза «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», а прививать европейские ценности – это неплохо, но это не устав, а предложение. И если оно не будет принято, значит надо искать другой подход. И наша задача с Манижей – построить иные подходы и сценарии.
В России нет ни одного центра, который занимается именно проблемами домашнего насилия или сложными жизненными ситуациями мигрантов, беженцев и людей без статуса.
М.С.: Мы не приехали сюда с презентацией нашего фонда. Мы сейчас сами себе дали время для того, чтобы ездить, изучать и учиться. Расширять и усиливать возможности.
«В первую очередь угроза – это экономическое состояние семьи»
— По итогам этой поездки, что вы можете сказать, насколько культурный код Кыргызстана отличается от культурного кода Таджикистана, который вам знаком?
М.С.: Мое ощущение, что у вас просвещенное сообщество и смелые люди. То, как у вас устроена активистская деятельность – даже в Москве далеко не всегда можно найти.
Но при этом мы один Центрально-Азиатский регион и проблемы у нас, мне кажется, очень схожи…
М.С.: Да, конечно, ментально мы схожи. Но именно то, как вы работаете, как уже объединились и не только по теме домашнего насилия, нас очень вдохновило.
Н.У.: Большим открытием для меня стало то, что девочек тут воруют для замужества. В Таджикистане такого нет. Это особенность, которую воспринимают нормальной тенденцией. Я себе поставила галочку, что надо работать с мужчинами – объяснять, что выстраивать отношения нужно не посредством насильного взятия. Оттуда тоже корни растут.
Я много общалась с кыргызскими женщинами и чувствовала, что в них есть страх мужчин своей национальности. И тут я узнала о том, что если женщина едет работать, например, в Москву и вдруг встречается там с человеком другой национальности, ее подвергают насилию в отместку, могут изнасиловать. Для меня это был шок. И теперь я понимаю, почему есть зажатость и закрытость женщин из Кыргызстана – страх, что любая информация может дойти до земляков, и ее будут линчевать. Это страшно.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
— По вашим наблюдениям, откуда чаще всего исходит угроза для мигранток – изнутри, то есть от семьи, соотечественников, или снаружи, то есть от правоохранительных органов, чиновников и т.д.?
Н.У.: В первую очередь угроза – это экономическое состояние семьи. Я думаю, что, если бы не было финансовых проблем в семье, тогда бы ситуация с насилием мигрантов была лучше.
Приезжая в Москву с женой и детьми, мужчина делает себе документы, он социализируется, получает какой-то статус. А для женщины это дополнительные расходы и, естественно, он не всегда может это сделать. Ты не зарабатываешь столько, чтобы каждый месяц из бюджета отдавать 10 тысяч за патент, за регистрацию. А если еще и ребенок? Естественно, на этом фоне начинаются проблемы.
Но опять же всё взаимосвязано. Многие не знают своих прав, не могут детей в школу устроить. В России есть закон, согласно которому дети мигрантов могут официально учиться, но он не всегда применяется. Надо пройти круги ада, чтобы этого добиться.
«Наша с Манижей задача – научить говорить»
— На ваш взгляд, насколько видимы мигранты в правовом поле России? Может ли женщина-мигрантка, которая столкнулась с домашним насилием, прийти в полицию, заявить об этом и там что-то сделают?
М.С.: Если у нее проблемы с документами, она боится пойти в полицию, потому что ее могут депортировать обратно в ее страну. И вот эта внутренняя незащищенность заставляет женщину оставаться дома, в ситуации домашнего насилия.
— А если нет проблем с документами, помогут?
М.С.: Я не хочу говорить за всю полицию – я наблюдала разные ситуации. Были и позитивные, когда женщинам правда помогали. Вопрос в законодательстве – не существуют закона о защите жертвы. И это усложняет процесс помощи. Если полиция может помочь в данную секунду, но дальше как быть, если нет охранного ордера?
— В 2019 году вы запустили приложение SilSila. За то время, что оно работает есть ли какие-то данные о том, сколько человек им воспользовалось? И есть ли разбивка по гражданам РФ и других стран?
М.С.: Это конфиденциальная информация. Мы нарушим закон, если будем получать эти данные. Есть статистика скачиваний, количество пользователей без уточнений. За три года – около 100 тысяч.
— Какие вопросы поднимают мигранты в Москве? Что для них важно?
М.С.: Им нужен хлеб и работа.
Н.У.: Многие из них считают, и в 90% случаев отсутствие работы – ключевая причина их конфликтов в семье и драк. И они приходят не с намерением решить этот вопрос, а для поиска возможностей трудоустройства.
Иногда пишут мне: «Спасибо, что поговорили. Мне за квартиру нечем платить, можете деньги прислать?». И я что-то отправляю. Следующее сообщение: «А вы не можете на работу меня устроить?». В основном, женщины идут убирать дома, смотреть за детьми или работать на кухне. И для них работа – выход из абьюзивных отношений. Им нужен не развод, а именно возможность утрясти отношения.
— А на таких встречах поднимают только экономические вопросы – трудоустройство, заработок? Тема насилия вообще поднимается или только в каких-то личных беседах?
М.С.: Никогда
Н.У.: Только в личных разговорах.
М.С.: И то не всегда. Нужно преодолеть очень много барьеров перед тем, как кто-то об этом заговорит.
— А какие барьеры?
Н.У.: Это и есть одна из задач наших психологов и тех, кто будет работать с людьми. Нам всем говорили: не выноси сор из избы. Я тоже долго находилась в тяжелых отношениях, когда я не могла рассказать о них своей маме. Мне было стыдно рассказывать, что у меня происходит.
И женщины-мигрантки так воспитаны. Мы все так воспитаны. Насилие – табуированная тема. И только когда рассказываешь о своем примере: «Да, я была в таких отношениях, я понимаю» – уже становится полегче.
Наша с Манижей задача – научить говорить, делиться этим. Хлебом мы научились делиться друг с другом, гостеприимством тоже, а горем не научились.
— А как это сделать? Ведь для того, чтобы прийти к психологу и начать решать какие-то проблемы должна еще быть проделана какая-то большая работа.
Н.У.: Психолог – это не традиционно для наших культур, согласитесь? Раньше могли пойти к мулле и поговорить. Это единственное, что было позволено в нашей традиционной культуре. И не факт, что женщина придет к свекрови, расскажет ей о муже, а та поддержит. А на Кавказе – никто ни за что не расскажет. Вот в этих особенностях и кроется ключ к открытию замков. И если мы знаем, как открыть, как подойти, мы раскроем женщин и они будут делиться своей проблемой, своим горем.
ИЗОБРАЖЕНИЕ
Когда ты поделился, тебе проще и другим. Чей-то опыт тоже может служить примером.
И поэтому Манижа для многих девушек-мигранток – большой пример. Я горжусь ею. Мы прошли с ней путь от беженцев до высокого статуса и известности в России. Это огромный и тяжелый путь. Мы шли всей семьей, и мы дошли. И пройдя этот путь, я считаю, что мы можем помочь и объяснить другим.
— Насколько большой должен быть пройден путь, чтобы дети мигрантов были более свободны и понимали, что насилие – это плохо?
М.С.: На самом деле сегодняшний путь намного быстрее, потому что существует множество платформ для разговора. Тот же самый TikTok, который листают дети.
Молодое поколение намного более развитое, чем даже мое. Они более осведомлены, более свободны и четче понимают повестку. Поэтому есть надежда, что все-таки новое поколение будет меньше сталкиваться с проблемами насилия или, по крайней мере, будет понимать, что делать.
Наша задача – в первую очередь объяснить пути, по которым можно пройти и выйти из этой ситуации, а также создавать большое информационное поле вокруг проблемы насилия через искусство, через образование. Постоянно напитывать людей, чтобы они понимали, что проблема насилия существует в мире и из нее возможно выйти – есть примеры и есть ориентиры. И тогда, оборачиваясь на 360 градусов, ты понимаешь: мне есть куда идти.
Читайте нас в Telegram, Facebook, Instagram, Яндекс.Дзен, OK и ВК.
Свои вопросы, сообщения, видео и фото для Asia-Plus присылайте на Telegram, Whatsapp, Imo по номеру +992 93 792 42 45.
